ХУЙТАНИЕВЫ САПФИРЫ

[don_katalan]

Иван Ампилогов
ХУЙТАНИЕВЫ САПФИРЫ, или, выразившись более пространно, Повесть о том, куда неотвратимо приводят русскую интеллигенцию избранные ею пути, когда пытается она избежать твердой реальности в норах незапятнанных интеллектуальных восторгов.
[черныйВаня]
«О, боже!», воскликнул старший научный сотрудник Новосибирского Института Археологии, канд. ист. наук И. З. Зазулин, когда очнулся от сильной дозы успокаивающих в палате бахчисарайской больницы. Он сначала аккуратно ощупал, а потом взглянул на свои детородные органы, и ужаснулся – картина из кровоподтеков, синих и красных пятен, на чрезвычайно распухшем том, что ранее было предметом интимной нежности и даже гордости, ввергла его в отчаяние.
На соседних койках зашевелились соседи.
- Та не ной, и без тебя тошно! – рявкнул со своей койки гвардии сержант Боборыко, оправлявшийся после длительного запоя.
- Это, верно, из-за бабы тебя так саданули? Точно говорю? – подмигнул сальным подмигом Игуменов, завхоз детского сада из Волоколамска, решивший воспользоваться почти бесплатной профсоюзной путевкой, чтоб посмотреть «этот Крым», а заодно попытаться воспользоваться личной половой свободой вдали от супруги. В больницу он попал после того, как пытался есть ягоды лавровишни, он знал из «Народной газеты Прикамья», что те весьма помогают усилить мужские способности. Однако же эксперимент окончился для него жутким приступом аллергии, трое суток откачивали во избежание грустного итога.
Но немолодой Щепицын высказал свою версию:
- Да нет! Из-за денег все. За деньги именно так и наказывают. – Он скрывался в больнице, не желая посещать судебные заседания, где его обвиняли в растрате средств при закупке стройматериалов для реконструкции спортплощадки в… но он никогда не говорил где именно, опасаясь выдать какую-нибудь тайну – военную, следствия или деловую. Что ему наговорили недовольные заказчики?
А ведь еще буквально две недели назад наш кандидат, оглядывая из окна подернутые дымом лесных пожаров дали своего научного городка, был радостен и взволнован. Его коллега из Крыма, начальник Мангупской экспедиции Перцен, послал ему видеосообщение:
«Конечно-конечно, дорогой мой! – говорил тот, поправляя указательным пальцем сползающие на нос массивные очки. – Ваш энтузиазм, ваши знания – о, я их очень и очень помню еще по прошлым нашим вылазкам – весьма нам пригодятся, весьма обогатят. И не стоит сбрасывать со счетов,.. это будет наш вклад в так сказать горизонтальные связи, настройку межрегионального сотрудничества, усилия по вырыванию, то есть освобождению от пут игнорирования, научного вычеркивания, искусственной изоляции, свой вклад в которую мы… и т.п.». В общем, сбылась мечта: ученый Зазулин едет в Крым, где докажет фактически свою гипотезу, подтвердит материально, с доказательствами на руках!
И вот он в экспедиции, в горах, и пьянит чистый воздух, и орлы парят с ним наравне, гулким эхом отзываются вырубленные в скалах пещеры, а древние башни словно часовые вечности застыли у горизонта… А всего лишь менее суток назад трясся он по невведенному в эксплуатацию участку трассы «Таврида» и мысленно перебирал свои доводы, свои научные открытия, копившиеся, словно бусинки на нитке, и превратившиеся в ожерелье, ставшее результатом долгих работ в его кабинете, под свист таежной вьюги… Вот корпит он над древним манускриптом, и понимает, что византийское слово καθαρεύουσα нужно читать слева направо, а не как привыкли прочие исследователи (и смысл всего послания становится прямо противоположным!), и что в записи арабских путешественников вкрались досадные ошибки (горную страну Гори они изобразили как засаженную финиковыми пальмами!), и раскопки Кружка археологии Свердловского горно-химического комбината были проведены без достаточного внимания к аномалиям стратиграфии,.. и до того у Зазулина развилась страсть к фактической точности в науке, что в своей статье «К вопросу о графическом отображении фонем «и», «й» в памятниках средневековой Новороссии» прямо и недвусмысленно призывал впредь и навсегда именовать некоего древнего жителя, чудом попавшего в анналы, «Хуйтани», а не «Хуитани», как то давно было принято научным миром. Однако вскоре после этой публикации ему позвонил один из корифеев изучения среднегреческого и сказал: «Молодой человек! Скажу вам как коллеге – оставьте в покое древнего хуя…, ну, в общем, вы поняли. Все грамотные люди понимают, что никакой он не Хуи, и даже не Луи, и не Хуэ, а Хуй, и все тут, но… Я как-то коснулся этимологии этого имени, и как вы сейчас, высказал сомнение - так чуть парбитлет на стол не положил! Чего, спрашивали меня, ты добиваешься, что хочешь опорочить? Кстати, у меня двоюродный племянник в те самые года прописался в паспорте как Хайм – и к чему его это привело? Ни к чему хорошему, кроме жительства в Хайфе».
И вот он на Мангупе. И вот уже прибыла к ним аспирантка, неотразимая Маргарита В., и ей, впервые побывавшей в полевых условиях, он как старший товарищ объяснял, что зря взяла она фен для завивки волос, что включать его попросту некуда… С каким энтузиазмом, прямо-таки рыцарским, стал он обустраивать быт этой девушки, оказавшейся среди палаток и природы почти беспомощной… А как он кинулся к ему одному ведомому скальному навесу, на месте его осмотрел, все вспомнил и прикинул очертания будущих раскопок. Да, именно здесь…
…Словно из тумана вспомнился ему этот навес, этот грот, где стоял он 25 лет назад, а рядом с ним – юный негр Ваня и старик-татарин. Они, случайные знакомые, собрались там, прячась от внезапного ливня, который все продолжался, все лил. Стараясь как-то провести время, Зазулин принялся делится своими знаниями, которые, как у многих первокурсников, казались ему неисчерпаемыми, и он углубился почти в лекцию о истории тех мест,.. но тут старик прервал его:
- А знаете ли вы, друзья мои, что тот человек, что воздвиг здесь древнюю крепость и чье имя запечатлено на стенах ее, что он еще и спрятал где-то тут драгоценный клад? Бирюза, бриллианты и сапфиры! И сказывают люди, что откроется этот клад, когда под Отрогом Вызова Иудеев состоится битва между чистым сердцем Глупцом и черным сердцем Хитрецом…
Тут он искоса взглянул на Ваню и добавил: «Не обижайся, не про твою нацию эти слова».
- Так вот, прямо скажем, там даже не битва будет, а хитрец нападет на глупца, но сам останется с пустыми руками. Ладно, я пошел, - так закончил он вполне прозаически свой до того торжественный рассказ и будто растворился в потоках воды, среди деревьев.
И вот оказалось, что извилистый путь исканий Зазулина именно туда и привел, откуда начался – в тот грот, под тот навес, где услышал он древнюю легенду и которая толкнула его мысль! Да, именно там строитель Хуйтани укрыл свой клад!
Тут бы погрузиться с головой в работу, но…
Оказалось, что в числе руководства экспедиции пребывал и некто Энен (так все его называли) – коренастый, полноватый, отдышливый, но при том неутомимый человек, неутомимость которого проявлялась в том, что он без устали перемещался по всем раскопкам, палаткам, компаниям, причем мог возникнуть как-то внезапно у тебя позади, или, вылезши из-под полога после откровенных разговоров, можно было увидеть его поблизости, якобы любующимся закатом, или вдруг пододвигал он чертежи и с внимательным видом изучал – тогда как никаких научных знаний абсолютно не выказывал... Особенно же странно вел он на посиделках археологов, когда бывало насмешливо оглядывал он всеобщего руководителя и доктора наук, и говорил что-то вроде «Эх, Перцыч, Перцыч… Много золота нарыл? А дел куда? Смотри…», а потом, запанибратски хлопнув его по плечу – отчего очки профессора чуть не спадали с носа, - добавлял: «Да не обижайся ты. Шутка!»
А как-то на обзорной экскурсии, которую проводил для них мл. науч. сотр. Недоумов, и дошедши до господствующей высоты, оказалось, что во времена обороны Севастополя у штурмующих немецких войск был там пункт наблюдения за отбивающимся городом, и этот господин вдруг стал все подробно записывать в смартфон, а потом отвел Недоумова в сторону и внимательно его слушал, задавал вопросы, прикидывал, где в мреющей дали видна городская застройка… и бормотал потом «интересно, интересно… а кто сюда еще ходит, не знаете?» Когда же на обратном пути увиделись небе следы реактивных самолетов, небрежно заметил: «В Хох*яндию полетели, работать». Взглянув на часы, с важным видом добавил: «Как раз как запланировано».
А потом как-то Марго прибежала к Зазулину, вся в слезах, и показала экран телефона. Там – он с трудом разбирал украинские слова, но попалось и на русском – значилось: «Москлям, грабящим наши исторические памятники, вечное презрение. И знайте, всех поименно запомним и не будет вам покоя в приличном научном сообществе, ворье».
- Почему они так? - восклицала девушка с обидой и недоумением. - Мы ведь пользу хотим сделать… - и стучала кулачком по груди Зазулина, а тот от радости нежданного сближения даже толком не смог сформулировать несправедливость и, в сущности, варварство претензий этих травмированных украинцев.
И как ему стало неприятно, когда она как-то застал Марго и этого Энена среди развалин древней базилики, где они, похоже, серьезно о чем-то разговаривали, а потом, за ужином, среди галдящих студентов, он ловил взгляды ее – как казалось смущенные, и его – совершенно бесстыдные и даже ликующие. И становилось смутно, стыдно, неловко, оттого, что он Марго многое, многое открывал, тайники души своей раскрывал, заветное самое…
И вот в тот день, воспользовавшись каналом любительской радиосвязи, она кричала, пробиваясь через помехи: «Скорее сюда, кажется, нашла!». Волнуясь, заспешил Зазулин к месту раскопок, даже оцарапал лицо о ветки, даже приложился локтем к выступающему камню, и подбежал к ней, держащей в ладони что-то голубое, блестящее, россыпь чего-то сияющего – но увы! были эти лишь осколки турецкой чашки с характерным поливном покрытием… И тут из кустов вырвался, сжимая в руках рацию (он все подслушал!) раскрасневшийся соглядатай, впился глазами в находки… Рванулся к ним, а когда на пути его оказался археолог, чудовищно сильно и очень ловко засадил ему промеж ног тяжелым ботинком…
…Очувшись от забытья, Зозулин увидел пред собой Перцына – тот стоял перед его койкой и словно отчитываясь перед ним, заявил: - Этот человек оказался украинским провокатором. Он у меня вымогал свою долю и важные сведения! И вы невинно… - но тут открылась дверь, спешно вошли в нее ученики профессора, увели его, заботливо придерживая за локти, а Недоумов задержавшись, шепнул: «Совсем старик сдал. Умом слегка тронулся. Ему статью за расхищения шьют».
Как все запуталось в казалось бы ясной жизни новосибирского любителя древности! И как жестока оказалась встреча с реальностью. Чем, как не мечтаниями, были его теории, находки, расшифровки, в которые он, как в кокон, забирался, прятался от окружающей жизни. И не даром все более становился он похож – как не раз уже говорила ему жена Тамара – на друга юности и соседа, океанолога Бурцева, от которого ушла жена после того, как обнаружила в холодильнике глистов бутылконосого дельфина – Бурцев поставил склянку с препаратом поближе к себе, в надежное место. И вместе с Бурцевым, чем более неуютно было в жизни, тем увлеченнее они углублялись в миры воображения и мало кому понятных теорий – а жизнь летела и летела черт знает куда.