Венедикт Венедиктов · МС-9, 10.

[don_katalan]

(8)

9

- Хочу приказ на моё увольнение прочитать, - войдя в кабинет, с порогу выпалил Иванович.
- Сейчас не получится. Его забрал Николай Иванович. Понёс к юристам на согласование. Сказал, что завтра будет готов. В крайнем случае послезавтра. Тогда же и трудовую сможешь получить. Тебе из отдела кадров Светлана позвонит когда придти. Будь на связи, - отвечает Главврач. Он вальяжно сидит в кресле. При входе Ивановича, не меняет своего положения. Только голову откидывает чуть назад, словно желая увеличить дистанцию между ними.
В кабинете едва витает запах ароматических свечей. В морге постоянно чувствуется специфический запах трупов. Он был так же неистребим, как в рыбном павильоне запах морепродуктов. Главврач любил иногда у себя зажигать свечки.
Иванович не садится на стул. Его колбасит; зафиксировать себя в положение сидя не получится. Он шел с мыслью задать тысячу вопросов, и вот, пришел, и все, как-то внезапно разбились об угол канцелярского стола и невозмутимый вид Главврача. И о б "Нет", которое не расшатать.
Александр Сергеевич, считая разговор законченным, берёт со стола папку с документами и насупив нос, всем своим видом показывая, как он чертовски занят, демонстративно их листает. Туда-сюда. Туда-сюда. Ивановичу надо бы уйти, ведь перед ним начальство, требующее особого отношения, даже чуткости. "Чего изволите?" Но он не уходит. И его, заломав руки, некому вывести. Поэтому Главврач откладывает в сторону бумаги и опять выжидательно смотрит на Ивановича.
Александр Сергеевич, внезапно понимает, что сегодня не от него зависит когда закончится разговор. Не может же он бежать из своего собственного кабинета? Только ждать когда уйдет назойливый посетитель. А тот, словно пришел на вернисаж, смотрит на картинку на стене. И не собирается уходить
На правой стене кабинета рядом с несгораемым шкафом висит иконка. На ней и замер взгляд Ивановича. На оливковом фоне изображён благообразный старик. Верхняя половинка его. Скорее всего ноги тоже есть. Но, как видно, для художника они не представляют большого интереса. Монах стоит в пол оборота к зрителю. В одной руке он держит посох, другая вяло протянута в сторону. Голова и плечи укрыты накидкой. Большие страдальческие глаза во всё лицо, тонкий прямой нос. Длинная седая борода. Над головой золотой нимб. С левой стороны надпись на древнеславянском - Марк Печерский, гробокопатель. Он покровитель всех причастных к похоронному делу. В русской православной церкви был признан Святым. Монашествовал в Киево-Печерской Лавре на рубеже XI – XII вв.
Святой гробокопатель прославился тем, что не абы как хоронил умерших членов братии. Закапывая их, он попутно творил чудеса.
Летописцы пишут, что они происходили спонтанно, по мере надобности, при выполнении гробокопателем своей непростой работы.
Выдолбить грот в каменистой почве была задача не из простых. Для этого необходимо было обладать недюжинной силой.
Летописцы рассказывают, что, якобы, был такой случай: "Марк не успевал вырыть могилу для умершего монаха, и попросил того воскреснуть и немного подождать. Мертвец удовлетворил просьбу, и сутки просидел молча, пока Марк заканчивал работу." Были и другие подобные истории, когда он оживлял мертвецов, но только для того чтобы удобнее было выполнить свою работу, а потом опять умерщвлял и закапывал. Этакий Христос наоборот. Оживлял не для жизни, а для смерти.
Иванович с удивлением рассматривал руки святого. Такие все тонкие, ладные. Такие - больше карандаша никогда не держали. Тот кто пишет эти иконы, что, никогда не видел мозолистых, со сломанными ногтями рук могильщиков? Да и фигура не богатырская. Хлипкий старикан. Кому нужна эта фальш?
- Я вижу у вас иконка на стене появилась. Рядом с портретом Путина, - говорит Иванович.
- А, это? Недавно благодарные клиенты подарили. Красивая, правда? Освящена в церкви, как полагается. Повесил, пусть украшает кабинет. Людям нравится. Придает солидарности, что ли, обстановке.
- Верите во всё это? - Иванович кивает на иконку.
- Во что?
- Звезду, волхвов... справедливость?
- Это вопрос интимный, сугубо частный. - На постной физиономии Главврача возникли губки бантиком, столь же неуместные, как голая вакханка на ложе евнуха. Он несколько секунд рассматривает ручку, лежащую на столе. Потом, подняв глаза на Ивановича, неожиданно, насмешливо улыбнувшись, говорит: - Но тебе, так уж и быть, отвечу: да, я человек верующий. Сейчас без этого нельзя. Россия самая большая страна в мире, кого ж ещё богу поддерживать как не нас? Россия управляется непосредственно им. Церковь даёт утешение, твердые моральные ориентиры. Вы имеете что-то против?
- Моральных ориентиров? Нет. Я за звёздное небо над головой.
- Бог умным помогает, поэтому я в него верю. Однако, как говорится, на бога надейся, но и сам не плошай. Проявляющий благоразумие будет вознагражден. Бог не может сделать всех людей счастливыми, но он всем нам даёт возможности ими стать и наш выбор - воспользоваться шансами и стать счастливыми или нет.
Случалось, Иногда Иванович, столкнувшись с подобным человеком, вдруг терял нить разговора. От его пустой болтовни впадал в транс, во время которого вдруг накатывали видения из параллельных миров. Они приходили внезапно и не давали дышать. Вот и сейчас, на месте Марка, словно в экране телевизора, возникла убитая Невеста. Она была обута в красивые туфли, что-то жутко дорогое. На одном из них сломан каблук. Потом, Иванович, словно при замедленной съёмке, увидел Невесту, бегущую по двору вдоль праздничного стола. Ещё минуту назад за ним все гости кричали "горько"; сейчас все они кинулись врассыпную; Невеста, подобрав подол платья, скачет через кочки, спотыкается об только, что убитую подружку и тут её настигает свинцовый дождь. Одна из пуль отбивает каблук. Он, летит влево от валяющегося направо тела.
Этот кадр сменяет другой: месяцем ранее. Невеста едет в областной центр, чтобы выбрать свадебное платье, обувь, всё что полагается в таких случаях; в дорогом бутике долго меряет эти самые туфли. Рядом с ней подружки, которые смотрят на обнову и немножко завистливо вздыхают.
Теперь село в развалинах. Жители частью убиты, частью бежали. Бросив могилы предков, разрушенный очаг.
"Ну вот какой смысл России от этих, завоёванных земель, новых просторов, наполненных могильниками вместо городов и сёл?"
- Ты пойми, чудак-человек, в какое положение меня поставил. Разве я могу доверять иностранному агенту самое ценное, что у нас есть - смерть? Тем более, что информация, которая хранится в нашем заведении, идёт под грифом секретно. Разве можно доверить обследовать тела наших героев, человеку с не надёжной репутацией? Что скажут, если об этом узнают, матери, жены героев? Им, думаешь, понравится, что украинский гражданин, отказавшийся от российского подданства, роется во внутренностях их близких? Наверху нас не поймут, - при последних словах Главврач картинно поднял глаза к потолку и одну руку приложил к тому месту, где он был уверен, находится его душа.
- Ясно. Если бы вам, вот так, как мне - внезапно, после многих лет работы, предложили рассчитаться, чтобы вы сделали?
- Я бы тут же ушел. Никому не стал бы создавать дополнительных проблем. Смирение, послушание перед начальством первооснова православной веры. Но ты ведь не для того, чтобы вести разговоры о религии сюда заявился? По-моему, я достаточно ясно выразился, на работу больше можешь не выходить. Соответствующий приказ скоро будет готов. Вы свободны.
Но Иванович не уходит.

10.

- Показное благочестие самый страшный грех, - посмотрев в глаза Главврачу говорит Иванович. Тот
спокойно отвечает взглядом на взгляд.
- Истина непознаваема. Мы пылинки во вселенной. Ты сам кузнец своего счастья. Другой жизни не будет. Ты за всё время работы хоть раз видел здесь воскрешение из мёртвых? - спрашивает Александр Сергеевич.
- Нет.
- Правильно, тело набитое опилками и тряпками, может восстать только в кино. А если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и морализаторства твои тщетны, как и тщетна вера твоя. А если бога нет, то всё можно. И все моральные постулаты - пустой звук. Правильно только то, что приносит пользу и радость тебе здесь и сейчас. Остальное - пустое. Как можно здесь работать и верить хоть во что-то? Весь мир - морг, а люди в нём временно ходячие.
Несмотря на весь свой невозмутимый вид, Главврач волновался, его выдавал кончик носа. Вот и теперь каждая его фраза сопровождалась интенсивным шевелением шмыгалки.
- Бесчестье в бороду не упрячешь, - говорит Иванович.
- На что намекаешь? - поглаживая бакенбарды, спрашивает главврач, - хочешь меня уязвить? Бесполезное занятие.
- Ни на что; так просто, пословица вспомнилась. В школе учили. Я к коллегам привык, люди здесь очень хорошие, особенно коты. Буду скучать за Машкой.
- Да, люди здесь подобрались замечательные, а ты нас всех тянешь на дно...Забрал бы свою кошку, раз такое дело. Тут их много бродит. Одной больше - одной меньше. И ступай с миром, - говорит Главврач.
- Нельзя животное или человека отрывать от корней, где он их пустил, насмерть затоскует. У неё тут свой коллектив, среда обитания, каждая тропка наполнена смыслом. Куда нам от этого, да ещё в преклонном возрасте.
- Ты слишком эмоционально относишься к простым вещам, - говорит главврач. - Тебе бы нервишки подлечить. Вон как распустился. Хочешь хорошего психотерапевта порекомендую?
- А как же мои отгулы, грёбаные переработки? - спрашивает Иванович. - Вы обещали компенсацию.
- Не о том беспокоишься. Теперь нагуляешься. Тебе бы сейчас нужно волноваться, как на свободе остаться. Мы все понимаем, что не может быть случайным совпадением: твой вызов коллективу - уход с собрания, отравление санитаров. В результате демарша, вдруг возник ещё один отказник получать паспорт. Будут серьёзные разбирательства.
- Санитары, вылечившись, вернутся на работу и подтвердят, что я с ними не бухал. И вся ваша теория заговора рассыплется.
- Да? Послушаем что они скажут. Но, Николай Иванович, считает, что все события последних дней - это звенья одной цепи. Твой дурной пример оказался заразителен. В общем, компетентные органы разберутся. У тебя на горизонте возникли большие неприятности. Кстати, за тебя дочка может по ходатайствовать. Пока не поздно. Пусть она свяжется с Николаем Ивановичем. Вот его номер телефона, - Главврач протягивает визитку.
- Обойдусь
- Ну, смотри, как знаешь.
Иванович уходит от Главврача. Он спускается в свой кабинет. Там, выдвигает ящики стола, в пакет собирает личные вещи. За этим занятием его застал Мортен. На его вопросы Иванович в нескольких словах описывает ситуацию. Норвежец, как бы размышляя вслух, предлагает написать петицию на верх, организовать народ для бунта.
"Люди постоянно делают выбор. В данном случае я ему не помощник. Захочет вступиться - хорошо, передумает, обуздав первый безрассудный порыв, - тоже ладно. Люди, вообще, имеют обыкновение делать меньше, чем заявляют, и в том нет их вины, такова природа человеческая. Довольно и благих помыслов. В любом случае это больше нужно ему, чем мне. Я - за бортом по-всякому. Меня крокодил обратно не выплюнет. Эта сказка не имеет счастливого конца. Попросить меня поддержать, зная, что это навлечет на коллег санкции, не в моем характере. Каждый сам для себя сам решает быть или не быть говном. И я в этом плохой помощник. Просить людей, чтобы они за ради меня пожертвовали своим благополучием, безнравственно: не хочу нести ответственность за чужую исковерканную жизнь."
Иванович неопределенно кивает головой, мол, даст бог, ещё свидимся и тихо прикрыв дверь, выходит из кабинета.
Вечер накануне Рождества в морге проходит так же буднично, как и все предыдущие. Никто не выходит проводить Ивановича. Все заняты своими делами.
Жмуров нет ни в коридорах, ни в Ленинской комнате. Там опять тишь, да благодать: ёлка вернулась на прежнее место, на стенах висит полный комплект вождей.
"Весь трепет затепленных свечек, все цепи, Всё великолепье цветной мишуры…"
В морге царит мир и покой; кто-то в секционной вскрывает новый труп, кто-то, ожидая первой звезды и волхвов, смотрит в окно. Пытаясь её разглядеть "сквозь гнезда грачей и деревьев верхи".
Небо закрыли облака. Попробуй разгляди.
На улице наступили быстрые зимние сумерки. Их, словно бродячий пёс штанину прохожего, разрывает одинокий фонарь над входом. Он слегка покачивается под лёгкими порывами ветра. Падает мелкий снег и тут же тает, превращаясь в грязь под ногами.
Иванович только теперь заметил, что на улицу вышел раздетым: пальто перекинуто через руку. Пронизывающий ветер выдувает все внутренности. Иванович торопливо надевает пальто. Откуда-то из-за угла выбежала черепаховая кошка. Иванович ей приветливо улыбается и, как всегда говорит: "Здравствуй, Машенька".
Котейка трётся об ногу. Просит вкусненького.
"Где ж я его возьму? Только дома. Пойдешь ко мне жить? Хочешь, мы будем жить долго и счастливо?" Кошка ещё интенсивнее урчит. Кто ж не хочет? Иванович, приняв мурчанья за согласие, поднимает кошку к груди и сует за пазуху. Машенька, недовольная бесцеремонным обращением, пытается вырваться наружу.
"Давай договоримся так, если тебе не понравится быть домашним котом, я тебя верну обратно в морг?" Кошка, подумав, затихает.
Во двор въезжает машина. Иванович, ослеплённый фарами, застывает на месте. Спустя минуту фургон открывается и оттуда выносят тела Анискина и Жарова. Увы, коллеги из Областной больницы не смогли их спасти.
"Беда, санитары уже не расскажут, как всё было на самом деле."